Весной 1480 года войска[1] совершили марш из Гелеспонта и собрались под знамёнами султана в Мармарисе. Все были готовы к штурму Родоса – «пристанищу Сыновей Сатаны». Несмотря на попытку Мехмета скрыть цель экспедиции (старательно распространялся слух, что армия и флот собраны для захвата Александрии), Пьер д’Обюссон[2] был очень хорошо информирован, чтобы ошибаться. Рыцари и жители Родоса, все получили соответствующие распоряжения. Как только приближение флота будет обнаружено, всем надлежит сжечь и уничтожить посевы и постройки, а самим, вместе со своими семьями, имуществом и животными укрыться в укреплённых пунктах вокруг острова или в самом городе.
Силы, собранные против Рыцарей, насчитывали около 70 тысяч человек. Как всегда, когда оценивался враг, в тот, и почти в любой другой период истории, его численность обычно сильно преувеличена. В любом случае, это была огромная армия для того времени, и флот, перевозивший и эскортировавший её – примерно в пятьдесят или более кораблей – позволяет ожидать, что эта цифра была не слишком далека от истины. Против мощи Турецкой Империи, Рыцари противопоставили примерно 600 членов Ордена, включая оруженосцев, наёмную иностранную пехоту численностью от 1500 до 2000 человек и местное ополчение. В дополнение, конечно, было городское население, руки, пригодные для оборонительных нужд. Нет записей о числе рабов, находившихся в городе в это время, но они тоже могли использоваться под непосредственным наблюдением для восстановления оборонительных построек и другого ручного труда.
Осада Родоса была отмечена интенсивным использованием пушек, некоторые из которых прибыли прямо из-под стен Константинополя, где пушки, сконструированные для Мехмета венгерскими инженерами стали ключевым инструментом во взятии города. Пушки использовались уже более века, но, в основном, в полевых частях для рассеивания пехоты. Тогда часто говорили, что невозможно создать пушки такого размера, чтобы они метали ядра, вес которых мог серьёзно повредить крепостные стены. Султан, однако, с его глубоким интересом к наукам, имел твёрдую веру в эффективность пушек для ослабления защиты городов и ещё во время начала своего правления приказал своим литейщикам экспериментировать с созданием более больших и эффективных орудий. В Константинополе, для примера, наибольшая пушка, использовавшаяся против стен, имела длину ствола более 26 футов и вела огонь ядрами, весившими 20 центнеров. При Родосе мы слышали об одной тяжёлой батарее в составе трёх «василисков», 17-ти футов длинной, стрелявшими ядрами около 7-ми футов в окружности. Был один недостаток у этих массивных ранних орудий: скорострельность была очень мала потому что ствол охлаждался после каждого выстрела до того, как новый заряд мог быть помещён внутрь. Это давало им скорострельность чуть более, чем один раз в час.
[1] Армия султана Мехмета — Прим.перев.
[2] Великий Магистр Ордена Св.Иоанна (1476-1503), руководитель обороны Родоса — прим.перев.
На закате 23-го мая был обнаружен флот, направляющийся к Акта Милос, самой северо-западной точке острова. Затем корабли повернули и взяли курс на Мармарис, где началась погрузка (войск – прим.перев.). Первая высадка была сделана этой же ночью вскоре после заката в тихой бухте Трианда, с её отмелым пляжем и быстрыми течениями. Атака началась следующим утром с бомбардировки башни Св.Николая. Это был большой форт со стеной 24 фута толщиной, на конце длинного мола, который отделял гавань Мандраки от торгового порта. Если его удастся взять оба порта сразу становились уязвимыми. В то же время, бесчисленные другие орудия различного веса начали бомбардировку самого города, целясь высоко поверх стен для деморализации городского населения, никто из которого раньше не испытывал жестокость современной войны. Д’Обюссон, однако, с его обычной дальновидностью, уже организовал укрытия в подвалах по всему городу где женщины и дети, старые и больные могли найти убежища.
Мощный, сам по себе, Св.Николай, начал осыпаться под тяжестью орудийного огня. Д’Обюссон, понимающий, что от его сохранения зависит почти всё, немедленно приступил к преобразованию его руин в ещё более мощные укрепления (теперь их профиль стал ниже, но толщина почти удвоилась). Он знал, что если форт падёт, не только оба порта станут непригодны для обороны, но и турки смогут продолжить штурм вдоль мола, атаковав двое городских ворот на его окончании со стороны берега. В течении дней и ночей толпа рабов, солдат и горожан постоянно работала над возведением конструкций и, в то же время, превращая весь мол в защищённый стеной крепостной вал, обращённый к туркам через воды Мандраки.
28-го мая Великий Магистр послал сигнал тревоги всем членам Ордена в Европе. Он просил их помощи и гневно указывал всем, что многие из собратьев уже остаются глухи к его призывам и увещеваниям. Ситуация, он говорил, критическая и тот член, кто не бросит все его силы в помощь Ордену не будет иметь оправдания. «Что может быть более священно, чем защита Веры?» — вопрошал он. «В чём более счастья, чем сражаться за Христа?». Но факты были таковы, что в те дни плохих коммуникаций и ещё худших транспортных возможностей, Родос был слишком далеко от большинства членов Ордена для его быстрого достижения после получения известия. Даже если бы они объединились в группу и снарядили корабль, затратив на это время, все способы достигнуть остров тем или иным путём скорее всего не приведут к успеху. Бытовало представление, что если остров плотно окружён большим флотом, как это и было, не будет ни единого шанса прорваться слабыми силами. Однако, к удивлению, всего несколько дней позднее, лёгкий корабль совершил прорыв и вошёл в торговый порт. Это была сицилийская каррака, с грузом зерна и некоторым количеством ополченцев, которая очень помогла поддержать дух на этой стадии осады.
В те же дни, когда д’Обюссон написал своё письмо отсутствующим собратьям, очень странный перебежчик перешёл через турецкие линии и попросил впустить его в город. Это был никто иной, как Мастер Георг, великий германский артиллерийский эксперт, пользующийся уважением лучшего знатока расположения пушек и производства бомбардировки. Подобно многим, кто служил в турецких рядах, он был христианином по рождению. Как он рассказал д’Обюссону во время допроса, его сердце рвётся к единоверцам, и он желает присоединится к ним для служения Святой Вере. Д’Обюссон встретил его обходительно и принял предложение. В то же время, он приставил к артиллерийскому мастеру шесть Рыцарей в виде постоянных телохранителей, приказав им никогда не упускать его из виду, стеречь и докладывать о всём, что он говорит и делает. Д’Обюссон был неглупый человек, и дезертирство, особенно такой важной фигуры в лагере султана, выглядело слишком просто. В это время, основная тяжесть обстрела продолжала обрушиваться на башню Св.Николая и было ясно, что, в скором времени, турки должны пойти в атаку.
Удар обрушился рано первым июньским утром, когда специально подготовленные турецкие триремы были замечены огибающими Акру Милос из их базы в Трианде и направляющимися через покрытое дымкой море к укреплениям. У судов мачты и реи были сняты и установлены специальные штурмовые платформы в носовой части[3]. Укомплектованные отрядами сипахов, профессионалами, уступающими только янычарам, они шли прямо вперёд под рокот цимбал, барабанов, труб и улюлюкающие крики, с какими турки обычно шли в бой. Рыцари и оруженосцы стояли в ожидании их. В то время как передовые корабли взяли под обстрел форт, все орудия, которые смогли подтянуть, открыли огонь по ним; стреляли пушки собственно форта, а также Французского поста, являвшегося частью городской стены, обращённой к молу. Атакующие смело бросались с носовых платформ в море и толпами выбирались на берег. Но они совершили непростительную ошибку, предприняв высадку прямо перед лицом сильно укреплённой и сильно защищаемой позиции (если турецкое командование переоценило ущерб от бомбардировок и рассчитывало, что оборона должна быть почти неощущаемой, то они тяжело ошиблись).
Как только первая волна сипахов ступила на берег, их встретил изничтожающий огонь из арбалетов, аркебуз и длинных луков, в то время, как тех, кто смог добраться до палисада и забраться на него ждало шипение греческого огня. И на самом палисаде стояла длинная линия бронированных людей – заградительная стена из стали – вращающих над головами их огромными двуручными мечами, которые могут рассечь человека от головы до промежности одним ударом. Многие утонули, другие были убиты на месте, исход атаки был предрешён в самом её начале. Спасшиеся бежали, барахтались на мелководье, ища спасения на их кораблях. Но даже здесь не было спасения, пушки форта и ручное оружие вновь вступило в игру. Один корабль взорвался, а другие получили такие повреждения, что плотникам и корабелам потребовались дни для возвращения их в строй.
[3] По описанию можно предположить, что были расширены обычные носовые платформы (rambades), а возможно и установлены дополнительные укрытия для штурмовых команд.
Но к середине июня, тяжёлая и непрерывная бомбардировка (д’Обюссон насчитывал до тысячи ядер в день), привела к тому, что некоторые части стены были близки к обрушению. Худший участок был к югу от торгового порта на стенах окружающих Еврейский квартал города, которые удерживались лангами Оверни и Италии. В то же время, турки рыли траншеи, ночь за ночью приближая их к контрэскарпу главного рва, который окружал город. Ночью 18-го июня второй главный штурм форта Св.Николай начался, настало время сливок султанской армии – грозных янычар. Турки построили большой плавучий понтон, на который взошли янычары, затем, понтон под покровом темноты был отбуксирован прямо под атакуемый форт. Это была смелая попытка и организована она была лучше чем предпринятая в дневное время, но турки не застали защитников спящими на своих постах. Каждая пушка, которая могла взять их на прицел, начала сметать всех с переполненного понтона, палубы галер и других кораблей эскорта, всё предавалось смерти. Ночной тьмы как не бывало. Вспышки, взрывы, гранаты и потоки огня освещали сцену подобную аду. В воде сотни тел янычар отведавших огневую мощь гарнизона и города. Утром с рассветом всё было кончено. Так, снова, форт, наиважнейшее оборонительное сооружение, устоял против армии Ислама.
Как всегда, в городе под осадой, были люди, которые думали, что лучше сохранить собственную шкуру чем погибнуть в дымящихся руинах. Две таких ячейки, выступающих против Ордена, были обнаружены и люди, объединённые в них, были преданы смерти. Один из замыслов предполагал отравление самого Великого Магистра. Изменник, далматинец или итальянец, который задумал это, пытался склонять людей к миру по дороге к месту казни. Но, несмотря на эти и другие попытки подкупить родосцев и предать город, д’Обюссон всё время не спускал глаз с загадочного германца, Мастера Георга. Подобно другим шпионам, Мастер Георг в итоге обнаружил свои цели из-за того факта, что информация, которую он давал Великому Магистру, о турецкой диспозиции или по местам установки городских пушек была всегда слишком неточной и неэффективной. В конце концов, д’Обюссон сказал достаточно. Германец был предан пытке на которой он показал, что служил своим турецким властителям очень давно. И, несколько сомнительно, тем более всегда нельзя считать истинной информацию, полученную из ответов под пыткой, что он раскаивается. Мастер Георг был публично повешен и, как сообщение, что их главный шпион и главный пушкарь мёртв, телом его выстрелили в турецкие порядки.
В третью неделю июля, защитникам стало ясно, что первый массированный штурм должен вскоре обрушиться на город. Стены Еврейского квартала были разрушены и несмотря на то, что защитники построили за ними новую стену и ров, мало чего можно было сделать в том месте со стороны моря от башни Италии, где осталась только узкая и повсеместно разрушенная стена от башни и до торгового порта. 27 июля, после следовавшей не день и ночь, а неделя за неделей бомбардировкой, в течении которой, весь город иногда выглядел как корабль плывущий в море огня и дыма, великая атака началась. В первой волне шли башибузуки – иррегулярные отряды, многие из которых были христианского происхождения. Жестокие, хищные, отбросы восточных земель, они сражались под турецкими знамёнами только ради грабежа. Смелые среди них несомненно были, но это были недисциплинированные шайки, и их турецкие господа надеялись, что энтузиазм не растает слишком быстро в зубах сопротивляющихся защитников. За ними шла линия турков, вооружённых кнутами и палицами, работающих по принципу – если они (башибузуки) боятся своих офицеров больше чем врагов, то всё будет хорошо. Башибузуки были расходным материалом. Их тела заполнили ров и стали ступенями для тех, кто пришёл после них. И это были янычары.
Yeniçeri – «новый солдат» означало турецкое слово и это было весьма точно, так как это была совершенно новая концепция. Они все были по рождению христианами, которые отбирались по физическим данным повсеместно в Турецкой империи в пятилетнюю инспекцию, проводившуюся для отбора здоровых мальчиков семилетнего возраста. Взятые в армию они забирались от своих родителей, воспитывались в строгом исламе и изучали искусство войны. Как У.Х.Прескотт писал о них: «Чтобы сделать очень сильными и выносливыми их направляли в места подготовки в Малой Азии. Здесь они подвергались суровым тренировкам: жажда, различные лишения и строгая дисциплина…. Их вся жизнь можно сказать проходила на войне или в подготовке к ней. Забыв счастье, они не имели семьи не были связаны чувствами, подобно монахам в христианских странах, они концентрировались на их собственном законе.» Они были мусульманским эквивалентом Рыцарей Св.Джона. Обе стороны часто говорили на протяжении веков, что если бы Рыцари были бы все мусульмане, а Янычары – христиане, они всё равно рады были бы сражаться друг против друга. Их взаимное уважение было основано на равной смелости, равном фанатизме и равной вере в праведность в их собственном понимании.
Мисак-паша, главнокомандующий, приказал открыть ужасающий огонь по всему что окружало башню Италии непосредственно перед главным нападением. Это не слишком повредило укреплениям – они уже лежали в руинах, но это согнало защитников со стен в укрытие. В минуту, когда огонь прекратился, башибузуки покатились вперёд подобно волне и увлекаемым штормом камням к городским стенам. За ними шли янычары. Это было незадолго до того, как Великий Магистр сказал, что это ужасная примета поражения – знамя Ислама, реющее над разрушенной башней Италии. Оно сверкало в голубом летнем небе, как ранее над многими городами от Константинополя до Белграда.
Хотя он и был ранен стрелой в предплечье, д’Обюссон первым увлёк защитников в брешь. С дюжиной последовавших за ним рыцарей о трех знамёнахи, он перекрыл путь на вершине стены. Казалось словно он сам был сделан из стали. Стоящий на узком проходе, оставался почти непоколебимым для всего кроме свинцовой аркебузной пули, пластинчатый доспех пятнадцатого века давал его обладателю преимущество над дюжиной противников. Только в ближнем бою можно было надеяться поразить рыцаря через «щель в доспехах». Он получил три или четыре раны перед тем, как янычар «гигантского сложения» пронзил копьём его нагрудный доспех и поразил его лёгкое. Этот момент, когда его оттаскивали назад из схватки, мог казаться моментом конца Родоса. Враги были в бреши, башня Италии в их руках и атакующие наседают вперёд сильнее и сильнее, подобно пчёлам, побуждаемым их странным желанием найти себе новую колонию на этом удалённом и каменистом форпосте. Плотная масса врагов наращивала их удар. Первые ряды стояли грудью, те что сзади кричали «вперёд», те кто впереди, кричали «назад».
Со времён Древнего Рима стиль сражения мало поменялся за прошедшие века. Он оставался всё ещё личной схваткой, в которой индивидуальный боевой дух значил много больше чего-либо ещё. Башибузуки, подталкиваемые вперёд офицерами за их спинами, и ещё более янычарами, сзади их не чувствовали грозящей им кары от небольшой группы закованных в сталь людей. Для них, как и для христиан, это был век предзнаменований. Знаки и предвестники виделись повсюду, также, как во время античности – руки богов распространялись поверх сцены резни и битвы. Возможно, знамя д’Обюссона, ярко сияющее в солнечных лучах поверх дыма и смятения борьбы было воспринято мусульманами, как как фигура странного христианского божества, сошедшего для защиты тех, кто верил в него (нужно помнить, что почти все они были неграмотные и из-за особенности религии, все образы были иностранными для мусульман, и, возможно, были непостижимыми для их сознания). Внезапная волна паники охватила башибузуков. Они бросились бежать вдоль узкой переполненной стены от этих странных людей, воплощённых в духов – за которыми солнце расцвечивало и искажало образы, что трепетали на ветру битвы. Знамя Св.Иоанна Крестителя, знамя Святой Девы и Крест Ордена Св.Иоанна начинали превращаться в глазах их противников в потрясающих джинов, дьяволов из бездны.
Это одно из объяснений внезапного бегства турок, которые казалось уже захватили укрепления и весь город лежал перед ними. Есть и другие. Христианская версия была такова, что золотой крест появился в небесах вместе с образом самой Девы и Св.Иоанна, одетого в овечью шкуру, за ними следовало небесное воинство. Более простое и прозаичное объяснение, таково, что массы атакующих турецких солдат стремились в узкий проход, где случилась давка. Когда передовой отряд башибузуков встретил небольшую группу рыцарей, они повернули назад, опрокинув своих офицеров и янычаров за ними, но почему, в действительности, произошла паника неизвестно.
Невероятно, но выглядело так, что ход битвы обратился. Теперь это были убегающие врассыпную турки и волна рыцарей и их оруженосцев. В это время стрелки из города продолжали доставать беглецов, возвышаясь над разрушенными стенами ланга Италии. «Мы резали их как свиней» читаем в одном из источников. Бегущие в панике турки, были преследуемы до самого главного лагеря у подножья горы Св.Стефана на западе от города. Здесь окончательное бесчестие обрушилось на них: Султанский штандарт, Знамя Великой Турции было захвачено победоносными христианами.
Оценки потерь турецкой стороны в тот день изменяются от 3500 до 5000. Цифра вероятно преувеличена, но вне всякого сомнения, турецкие потери были очень жестокими, совершенно очевидно, что они потеряли здесь сердце всей компании. В составе тех, кто пал было 300 янычар, которые ворвались в Еврейский квартал и были порублены и убиты, когда остатки их сил обратились в бегство. Описание этой осады, которое было напечатано в Венеции в том же году, рассказывает, как город был завален турецкими телами и как защитники сжигали их во избежание распространения чумы. Защитники потеряли относительно немного, хотя один хроникёр сказал, что 10 рыцарей было убито только во время битвы в Еврейском квартале. Вне зависимости от истинного числа потерь, остаётся факт, что общий итог 27-го июля ознаменовал окончание попыток турок нанести поражение Родосу. В течении 10 дней они свернули лагерь и собрались на пляже в бухте Трианда, тихой бухте где они высадились в ожидании быстрой компании и лёгкого грабежа ровно три месяца назад. Даже сейчас Мисак-паша не давал приказа к погрузке и армия оставалась на Родосе в течении ещё 11-ти дней. Без сомнения, он страшился султанского гнева: неудачливые генералы и неудачливые политики не пользовались славой в Блистательной Порте, но могли запросто потерять голову со своих плеч. На деле, удача улыбнулась ему и когда он вернулся, хотя и заслуживал казни, султан смилостивился над ним и сослал в Галиполи.
Великий Магистр д’Обюссон, хотя в первое время жизнь почти покинула его, оправился от своих ран. Ему повезло, как и другим, кто сражался на стороне Ордена в эту и следующую осаду, что Орден обладал лучшим физическим и медицинским инструментарием в Европе. Со знаниями гигиены, продвинутой санитарии, здоровой питьевой воды, Орден и его защитники всегда имели преимущество перед врагами жившими в палатках в антисанитарных условиях и, в большинстве своём, лишь с элементарной медицинской помощью. Тогда, как и века спустя, армия в поле несла бОльшие потери из-за болезней нежели в бою.
Родос и Орден Св.Иоана спаслись, но плата была ужасно высока. Плодородный остров выглядел так, словно туча саранчи прошла через него: разрушенные фермы и дома, забитый скот и выжженные виноградники, турки показали себя в своём нашествии большими разрушителями чем татары или монголы. Должны были пройти годы, прежде чем свидетельства осады 1480 года исчезнут с лица земли, и много месяцев до того, как разрушенные стены и башни смогут быть восстановлены. Вернись Мехмет со свежей армией на следующий год и, вне сомнения, он бы достиг желаемого результата. Родос в тот момент не смог бы вынести осаду. Весной 1481 года, сам великий завоеватель позволил своей армии достигнуть того, что Мисак-паша не смог сделать – изгнать Рыцарей и разрушить «их ужасную религию». Но на своём пути через Малую Азию он пал, заболев дизентерией, или чем-то ещё, и умер.
О действиях флота рыцарей Св.Иоанна у Родоса >>
Замок рыцарей св.Иоанна в Бодруме >>>